– Что? Готова сводка? – спросил Алексей и, не дожидаясь ответа, взял в руки стопочку лежащих на столе исписанных мелким почерком листков бумаги. Быстро их проглядел. Иван постарался на славу. Большую часть сводки составлял отчет о ликвидации шайки Бурцева и Смешкова. И лишь в конце упоминались другие преступления, которые остались почти незамеченными на фоне тех, что совершили два негодяя, сколотившие одну из самых ловких и жестоких за последние годы банд.

– Разрешите идти? – Илья посмотрел на Алексея. – Задумали мы тут с Корнеевым одну каверзу против Наумки и его шпаны. Надо успеть, пока не стемнело.

– Иди, – разрешил Алексей и прочитал вслух последнее донесение сводки: – 27 июля сего года в селе Картузове было совершено вооруженное нападение шайки разбойников на дом крестьянского старосты Живодерова.

Вернувшись в село, отбывший тюремное заключение Игнатюк в компании со Спиридоновым, Халявиным и другими лицами составили шайку и начали грабить дома мирных крестьян. И вот эта шайка разбойников напала на дом Живодерова. Поводом к этому послужила месть одного из бандитов, Халявина, Живодерову за то, что в бытность свою когда-то сотским [17] тот изобличил его в убийстве и он отбыл наказание в каторжной тюрьме г. Иркутска.

Налет был совершен в 21.00 вечера, когда Живодеров находился дома. Услышав звук разбиваемых окон, он схватил винтовку и стал отстреливаться. Одним выстрелом была убита случайно проходившая по улице крестьянка Ефимия Сальникова, а другим в одном из соседних домов ранена 3-летняя девочка Булычева.

Тогда нападавшие подожгли в нескольких местах дом Живодерова. Пожар быстро распространился, и в огне погибло все имущество Живодерова и много скота, а сам он со своей семьей едва спасся бегством от озверевших буянов.

Прибывшим уездным агентом уголовного сыска Н. Д. Чекуриным вся шайка разбойников была изловлена и под строгим конвоем отправлена в Североеланск. Доставлен также в Североеланск и сам потерпевший Живодеров.

Опять сплошная лирика, – вздохнул Алексей, – может, тебе, Ваня, попробовать не сводки, а романы о полицейских сыщиках писать? Очень складно получилось бы!

Иван искоса посмотрел на него, потом поднялся из-за стола и вытащил из кармана портсигар. Вместо папирос там хранились аккуратно нарезанные четвертинки специальной бумаги. Из другого кармана Вавилов достал кисет и медленно, с особым тщанием принялся сворачивать новую самокрутку. Алексей молча наблюдал, как приятель перегибает желобком бумагу, рассыпает по всей длине листа табак... Наконец Иван поднес спичку и глубоко затянулся. И только выдув залпом густой клуб дыма, задумчиво посмотрел на Алексея.

– Романы, говоришь? Да какие тут романы! Смотри, я из-за этой писанины поседел! – Он склонил голову, демонстрируя белые прядки, щедро проступившие на висках и проглядывавшие сквозь абсолютно черные волосы на затылке. – Все твари эти, Федотка да Смешков. – Он подошел к окну и выглянул наружу. – Вот и август подоспел. Не заметишь, как лето пролетит. Скажи лучше, когда свадьбу играть надумали? В сентябре?

– Смотри, опять сглазишь! Передумает Лиза! – улыбнулся Алексей и, присоединившись к Вавилову, присел на подоконник.

– Теперь не передумает! – глубокомысленно заметил Иван, выдувая новую порцию дыма. – Любит она, дурень, тебя! Не упусти ее!

– Не упущу! – расплылся Алексей в счастливой улыбке.

Некоторое время они молча наблюдали, как гаснет закат над дальними горами, как меркнут, бледнеют и исчезают совсем отблески солнечных лучей на скальных отрогах лесистого кряжа. Черной пантерой прокралась в город ночь. В домах один за другим гасли огни, и только в окнах сыскного отделения до сих пор мелькали тени людей и вовсю горел свет. И никто, кроме, пожалуй, господа бога, не знал, когда ему суждено погаснуть.

Где-то далеко в полях созревала пшеница, на горизонте вспыхивали зарницы. Мир и покой установились над Землей: и над Североеланском, и над Покровским, и над Черным Городищем, и над одинокой заброшенной могилой на речном откосе вблизи старого бакена...

Надолго ли?..